этом забыть. Пока идет ретрит, они должны будут избегать встречаться друг с другом даже взглядами. При этом женскому полу запрещалось ходить с распущенными волосами, обнаженными руками и ногами, а также пользоваться косметикой.

Я оглядела ретритеров и увидела несколько веселых лиц. Наверное, предстоявшие им монастырские будни были для них тоже приколом. Я бы так и назвала это поколение – «прикольщиками». Для меня же все эти новости означали только одно: я должна сегодня сделать максимум возможного. И прежде всего во что бы то ни стало встретиться с Тамарой. Она знает все о верхнем лагере и его обитателях. Выйду на Тамару через Парджаму, а через Тамару – на Элеонору. Какой бы овцой ни была Тамара, она поможет. У меня письмо от ее генерала, я недавно с ним встречалась. Наверняка ей захочется что-то узнать о муже. Ну а потом я спрошу ее о своей сестре. Все будет симметрично и просто. И незачем было больше ломать себе голову.

* * *

Когда инструктаж был закончен и все еще оставались на местах, я поднялась и стала пробираться к Парджаме, а когда она пошла к отдельному выходу, устремилась к ней наперерез и окликнула ее. Между нами было всего несколько метров, и Парджама не могла меня не услышать, но она не отреагировала. Мне удалось остановить ее после того, как мы обе вышли из палатки. По ее лицу было видно, что она разозлилась, хотя и не выразила это на словах – просто стояла передо мной, ожидая, что я скажу.

– Я должна передать письмо одному из резидентов, – сказала я. – Раньше ее звали Тамарой Семеновной Снегирьковой. Ты ведь ее знаешь?

Глаза Парджамы округлели, брови приподнялись.

– От кого это письмо?

– От ее мужа. Где мне ее найти?

– Так, значит, ты приехала сюда от моего мужа! – удивленно воскликнула Парджама.

Я тоже удивилась.

– Это письмо не для тебя, а для Снегирьковой. Возможно, ее здесь зовут как-то по-другому… – сказала я Пард-жаме.

– Ее зовут здесь Парджама, – перебила меня она. – Ну, давай письмо.

Я не знала, что делать. Это что, юмор? Но Парджама не смеялась. Передо мной стояла дородная немолодая женщина в странном одеянии, которое не вязалось с ее темным взглядом.

– Ну где письмо-то? – заторопила меня Парджама, и я достала из кармана послание Снегирькова. Передавая его, я сказала:

– Максим Глебович хотел, чтобы его жена прочитала это письмо при мне и передала через меня свой ответ.

Парджама прошла к стоявшему рядом дереву, прислонилась к нему, разорвала конверт и достала оттуда письмо. Прочитав его, она перевела взгляд на меня. Я подошла к ней.

– Ты знаешь, что в письме? – спросила она с усмешкой.

– Нет.

– Муж хочет получить от меня письменное согласие на развод, – сообщила мне она, словно это было так же обычно, как передать привет.

Желание Снегирькова меня нисколько не удивило. Да и спокойствие Парджамы тоже. Их отношения мне вообще были до фонаря. Я могла думать только о своем. Тамара оказалась начальницей, и эта начальница сейчас стояла передо мной. Но стояла передо мной не в подходящий момент, чтобы заговорить об Элеоноре. Парджама была занята в данный момент собственными проблемами. Как я полезу к ней со своим личным?! Я вообще плохо ориентировалась в ситуациях, когда надо тянуть одеяло на себя.

– Тебе еще, наверное, надо все обдумать? – начала я.

– Да что тут обдумывать. Я с этим человеком соединена навсегда. Если он решил со мной развестись, препятствовать ему я не буду. Но и помогать я ему не буду. Ну ладно, иди.

Я почувствовала, что мой шанс ускользает.

– А ответное письмо? Я должна привезти Максиму Глебовичу от тебя ответное письмо, – напомнила я.

– Никто никому ничего не должен, моя милая. Мой ответ ты услышала. Вот и передай его ему устно.

Она мне улыбнулась и шагнула к тропинке.

– У меня есть еще и личная просьба. Я… – крикнула я Парджаме вслед.

– Не сейчас, – бросила мне она и, не оборачиваясь, пошла дальше.

* * *

Оторопев от произошедшего, я стояла соляным столбом, как жена Лота, хотя и не оглядывалась, как она, назад, а смотрела только вперед. Но куда-то идти я тоже не могла. Мне сначала надо было соединить Тамару с Парджамой, перестать чувствовать себя дурой и снова поверить, что я могу хорошо использовать подворачивающиеся мне шансы и строить планы, которые работают.

Я почувствовала усталость. Я устала от себя. Я устала от людей. Я устала от «Трансформатора». Усталость удваивалась всякий раз, если думалось, что сегодня я вряд ли смогу чего-то добиться и все затянется. От этой мысли у меня даже сдавливало дыхание. Неопределенность развития событий тяготила меня больше всего остального.

Скоро уже начинался ужин, и мне, несмотря на пережитое «землетрясение», хотелось есть. Я решила сначала поужинать, а потом уже где-нибудь от всего отдохнуть. Впрочем, выбирать не приходилось. Я могла уединиться только в своей комнате. Если поужинать быстро и опередить Нюту, я смогу побыть там одна, соображала я.

Подумав об опережении Нюты, я вспомнила ее обещание помочь мне встретиться с Мокшафом. Это меня чуть взбодрило.

9

В столовой у раздачи было всего несколько человек, среди них – никого из моих знакомых. Никто на меня не смотрел, никто со мной не заговаривал. Я была этому рада.

Был выбор из двух блюд: овощной плов или свекольный гратен. Я выбрала плов и отправилась к первому ряду у входа, где еще никто не сидел. Ретритеры собирались на ужин не спеша. А большинство тех, кто уже взял еду и сидел за столом, не начинали есть. Что-то ожидалось.

На каждом столе стояла двухлитровая бутылка минеральной воды «Перезвон», но стаканов не было. Бутылка была из синего пластика, этикетка – нежно-голубая, пробка – фиолетовая. Я хотела было открыть ее и сделать пару глотков из горлышка, но на всякий случай посмотрела по сторонам: никто этого не делал. И я не стала.

Когда я уже съела половину своего плова, поток ретритеров, входивших в кантину, резко увеличился, и послышалась неизвестная мне песня в исполнении какой-то поп-группы:

Шел в пустыне знойной человек однажды,Он под желтым небом умирал от жажды…

Часть ретритеров, и те, кто стоял в очереди к раздаче, и те, кто уже сидел за столом, стали подпевать солисту, кто – с чувством, кто – задумчиво, с закрытыми глазами. Что это? Зачем это? Корпоратив какой-то.

А воды все нету, а жара все суше,Высыхают реки, умирают души…

Все это было даже хорошо. «Трансформатор» с его «буддизмом 100.0» стал для меня таким же масскультом, как и эта песня, которой подпевали ретритеры. И подумалось, что верхний лагерь, хоть и окружен китайской стеной, должен быть так же банален, как и нижний. И что я зациклилась на его заборище?! Сейчас заборищами обносят и детские